Адвокаты украинских беженцев на границе

Украинские беженцы, спасаясь от войны, нуждались, помимо гуманитарной и психологической помощи, в правовой поддержке. Многие из них, в основном женщины и дети, не имели необходимых документов для пересечения границы. На помощь пришли юристы Правового центра адвокатов.

ТАТЬЯНА КЕБАК, адвокат Правового центра адвокатов: Среди беженцев было много детей, у которых было только свидетельство о рождении и формально они не имели права пересекать границу. Были среди беженцев и люди без документов и те, кто родился во времена СССР, которые никогда не покидали родную страну и все, что у них было — свидетельство о рождении или советский паспорт. Мы не имели морального права отправлять их обратно. Позади них — война. Мы должны были предоставить им возможность перейти на нашу территорию. 

С первого дня войны вместе с коллегами из организации, в которой я работаю, мы находились на этом пограничном пункте пропуска. 24 февраля [2022] — день, который, можно сказать, изменил мою жизнь. Я всегда хотела работать в международных миссиях, помогать беженцам из Сирии, Йемена, и я никогда не ожидала, что на самом деле гуманитарный кризис с беженцами развернется на нашей границе.

За очень короткое время Паланка стала моим вторым домом. Я говорю конкретно о пограничном мониторинге, потому что наша НПО с двадцатипятилетней историей до 24 февраля тоже предоставляла услуги беженцам, но внутри страны. НПО оказывала юридическую поддержку: сообщала людям об их правах, помогала с подачей заявлений на получение убежища, информировала об услугах, которыми они могут воспользоваться, связывала с организациями, которые могут помочь. Но до войны было все совершенно по-другому: ты не видел сотни, тысячи людей, которые стоят в очереди. Ты должен оказывать только юридические услуги, а людям прямо сейчас нужны одеяла, памперсы, обувь, им холодно, они хотят в туалет, они боятся, они плачут.

А еще нам нужно было нащупать эту «брешь» в законе, чтобы беженцы могли попасть на нашу территорию, потому что наше законодательство очень хорошее, но такого кризиса никто не ожидал. Очевидно, что в первый день и в первую ночь, когда Комиссия по чрезвычайным ситуациям еще не начала делать отступления от закона, мы были просто в шоке, потому что на границе собралось много детей, которые приехали только со свидетельством о рождении. Они не могли пересечь границу, они въехали по процедуре получения убежища.

Здесь было как на фронте. Бежавшие от войны люди переходили границу. Они были в отчаянии, боялись, что и здесь будут бомбежки. Звонили нам и просили: «Пожалуйста, убедитесь, что нас не будут бомбить, пока мы будем стоять в очереди». Они сутки стояли в очередях в машинах, с детьми.

Помню 4-х дневного малыша, родители которого — граждане США, но он родился в Украине. Oн даже ничего не успел получить в роддоме. Ему дали как бы «выписку», где даже не было указано его имя. Мы ломали голову: как же сделать так, чтобы он мог въехать на нашу территорию?  

Или все прибывали… вьетнамцы с фотографиями. С фотографиями на документах. И документов-то у них не было. Понятно же, на каком законном основании пограничники должны их пропустить? Очевидно, что вы не можете пропустить. И все же, мы помогали с заполнением прошения о предоставлении убежища. У нас было много проблем с написанием прошений. Мы написали их так много, у нас было за одну ночь… За первую ночь войны мы написали несколько сотен прошений о предоставлении убежища. Я знаю, что в первые дни войны через Паланку проходило максимум 14 тысяч беженцев в день.

Палатка № 8, мне кажется, была моей палаткой, где я спала. А вот коллеги… Мне посчастливилось ночевать здесь всего одну ночь, а потом я сказала, что очень холодно и нет, а вот коллеги месяцами жили в этих палатках. У меня были руки в ранах от холода, лицо в ранах. Я жила здесь три недели. Здесь был постоянный выброс адреналина и явно в это время не думаешь о своем психическом здоровье. У меня был срыв от всего происходящего. Одна женщина, которая только пересекла границу, подошла ко мне и так сильно начала… она была с двумя детьми и со щенком и она начала меня так сильно трясти. Схватила меня за шиворот и стала меня так трясти. Она плакала и говорила мне: «Пожалуйста, скажите мне, что здесь не стреляют! Пожалуйста, скажите мне, что здесь нет стрельбы!». Она хотела, чтобы я ей подтвердила, что она в безопасности. И ты понимаешь, что жизнь продолжается. Что есть жизнь после войны.

Во всем этом эпицентре событий кипела жизнь. Здесь у нас были рождения и смерти, и были всевозможные события. Мы видели людей, которые просто сложили всю свою жизнь в две коробки и покинули дом, и даже для них, там, никогда не наступит завтра, послезавтра или чего-то еще. Для них существует только «здесь» и «сейчас». И я думаю, что это… это так банально, но да, на самом деле существует только «здесь» и «сейчас».